КОСТЁР МОЕГО ДЕТСТВА Я очень люблю огонь костра с детства. Осень, убран картофель с огорода. Сухая ботва, ветви, сучья и всё, чем можно разжечь и поддерживать огонь, сносится в центр голого ого¬рода, собирается, недосмотренная на поле картошка и детвора из соседских хат с разных сторон пробуют разжечь ритуальный костёр. Взрослые не оказывают никакого сопротив¬ления этому. Такие стихийные житейские навыки, по всей вероятности, помогли выжить виду че¬ловека на заре его становления и освоения территории планеты. Магия соприкосновения с таинствами света и тепла входит через нашу кожу, глаза и уши в самое сердце. Шипение сырых овощей, потрескивание и взрывы отделяющихся уг¬лей чаруют глаза, и невозможно отвести взгляд от пламени, играющего многими языками огневой мощи. Темнеет, сумерки ещё больше закрепляют за огнём притяжение, и хочется в этом ча¬рующем стоне услышать какую-то необыкновенную историю, рассказ или повесть. Всё равно, главное начать, кому-то из нас подать пример, и жизнь заговорит детскими впечат¬лениями, страхами и восторгами, с выдуманным и реальным видением собственных или услышанных впечатлений. Эти первые невинные детские навыки в виде забавы впоследствии окажут мне неоце¬нимую услугу выживания в более тяжёлых ситуациях. А сейчас пора отдаться впечатлению одного разгоревшегося костра воспоминаний детства, рассказанного в таких условиях. Нас было пятеро местечковых погодков. Я, мои двое двоюродных братьев Петя и Толик и соседский Миша Чёрный со своей сестрой Раей. Речь шла о домовом, жившем на чердаке старого дома у моих братьев. Это его шаги, постукивания, шуршания слышат они перед сном. – Ты слышишь, как осторожно ходит кто-то на чердаке? – спрашивает старший Петя. – Ага, – утверждающе шепчет Толик. Их страхи перерастают в наше любопытство и входят в нас. – Вчера, когда все спали, – продолжает рассказывать Петя. – И я тоже, – спросил младший. – И ты, – кивает он головой. – ко мне приблизился сам Домовой. Высокий, глаза горят, одет в серую сорочку. Я попытался встать, не смог. Крикнуть, позвать папу? Не могу открыть рот. Лежу, как парализованный, с открытыми глазами и не знаю, сколько сейчас времени. Часы на стенке тик-так, тик-так. Стучат так, что ушам больно. Вижу, стало сереть за окном. На рассвете Домовой склонился над самой моей головой, выпрямился, посмотрел в окно, отвернулся от нас с братом и прошёл сквозь стену возле окна. Я встал, пошёл в другую комнату, где спят родители, стал рассказывать папе с мамой о случившемся, о посетившем нас Домовом. Они меня слушать не стали, отправили назад к Толику. Тебе приснилось, говорят. Ничего мне не приснилось, – в сердцах продолжал Петя. – Честное октябряцкое, ей-Богу, – побожился он, уверяя нас. Мы внимательно слушали и верили каждому слову рассказчика. Громко пищал в раскалённых углях картофель. Я перевернул его на другой бок. Осен¬ний вечер сгустил краски, и над нами взошло бледное лицо Луны. Давай поиграем в сало (в дыбыка), предложил я, и пацаны сразу же подхватились с криками «Чур я не сало, чур не я, не я». И мне пришлось догонять выбранную мной жер¬тву, Мишку Чёрного. Я его быстро достал прикасанием ладони по плечу, теперь уже он в поисках жертвы гонял ребят по огороду. Крики, смех, подстрекательство – не достал, не коснулся, – мы метались в темноте вечера, нагуливая аппетит. Костёр стал медленно успокаиваться. Тогда каждый из участников предстоящего пиршества перемахнул через горящие угли и… Я стал доставать из середины пропекшийся картофель. Черную кожуру от золы соскребал кто чем. Я – осколком стекла от битой бутылки, заранее найденным мной на «меже», меж огородами. Такого вкуса больше я не ощущал никогда. Хрустящая корочка запекшегося крахмала, белая, распадающаяся на множество частей сердцевина и запах огня, впитавшийся в сы¬рой овощ. Выразить трудно ощущение удовольствия на наших черных от сажи лицах. Что надо ещё пацанам в ощущении сытости и воли. Желанный круг друзей, желание говорить и слушать, делиться впечатлениями – незабываемо. Князь_Цыцак